|
|
И вот очень неожиданное предложение - Курилы. Мечта практически всех сахалинцев.
И пришлых, с материка, и коренных, и даже «ни разу не путешественников». В ту пору попасть на Курилы было сложнее, чем слетать в Австралию или прокатиться по Европе на обычном велике. А тем более на теплоходе, с самого юга до самого севера, да ещё и в составе международной экспедиции. С высадкой на необитаемые острова, с посещением уникальных мест. Мы быстренько «смайнали» родителям на материк дочку с сыном и в спешном порядке начали сборы на судно.
В ту пору только-только входили в моду малиновые пиджаки новых русских, спортивные треники «Адидас» и белые носки. На пиджак и «Адидас», правда, не хватало, а вот носки были закуплены оптовой партией. На добрый десяток лет вперёд. И мне и жене. Не очень практичные. Но зато хорошо видно, когда уже пора менять, не дожидаясь походного «запашка». Поэтому наше появление на судне было воспринято как появление… белоножек.
С таким грустным намёком на очень толстые обстоятельства. Которые моей ненаглядной до той поры были неведомы…
Договорились, что супруга будет числиться переводчицей. А без этой записи в судовой роли «на борт не заходи»
Ну, разве что с украинского на русский!!! Итальянцам-кинооператорам и единственной француженке-фотографу. У жены и по русскому и по украинскому языку твёрдые «пятаки» и даже почётные грамоты десятилетки. Не то, что мой единственный трояк «за ридну мову» в восьмилетке
Радовало то, что не только у меня занимал деньги мой долговой визави. На борту судна «Игорь Максимов» уже были переводчицы, выпускницы местного пединститута. А так, как местная альма-матер выпускала с момента своего основания только учителей английского и «для деревни» - немецкого, то ситуация была почти, что патовая. Я, как почти «эксперт по подводным съёмкам», мог общаться свободно только с француженкой, которая немножко, как и я, знала немецкий. С итальянцами общение удавалось хуже, в основном жестами. В их команде только кинооператор мог с трудом понимать наш родимый «ума нет иди в пед» педвузовский английский. Остальные, как и выпускники родной островной альма-матер, «блеяли, аки горные архары»
Даже опытные путешественники, «видевшие-перевидевшие», порой бывают удивлены обилию курильских красот и красок, величию первозданной природы. Не очень богатому по видовому составу животному миру. В основном, видевших обычных людей в первый и в последний раз. А также новым впечатлениям и рассказам местных аборигенов.
Все рассказы про чуму, холеру и малярию имеют под собой почву. Наравне с рассказами про прививки и жуткие болячки в дальних странах.
Никаких прививок, кроме общепринятых, для посещения Курил не требовалось. Разве что от морской качки – пол бутылки беленькой, а ещё лучше «до доНдышка» - на один нос. И под хорошую закуску. Ну, это что бы рыб было чем кормить, если «гравитацию обуздать не удалось»
Но есть одно насекомое, против которого ещё не придумана прививка и практически никакой защиты, кроме обычных репеллентов. Которые, кстати, помогают очень плохо. Во всяком случае именно так я и думал до этой экспедиции…
Это гнус. Или почти по-научному – Белоножка.
Она относится к отряду двукрылых кровососущих насекомых. Маленькая такая мушка. В три-четыре раза меньше обычной, домашней и с белыми кончиками лапок. Красивая такая, как мой домашний котофей. Но весьма мерзопакостная. Её даже и мухой никто не называет. А так, презрительно, мошкОй, с ударением на последнем слоге. Приходилось видеть пятилетних детей военнослужащих, живущих с родителями на очень дальних точках священных рубежей. Которые всё лето проводят в армейской пограничной маске-накомарнике. Даже в доме, не говоря уже «на свежем воздухе» А свежий он в тех краях, постоянно, с океана…
Особенность укуса этой твари была ужасающей. Она обезболивала место укуса, а потом выгрызала целый кусок живой плоти и всё это «обрабатывала» микроскопической дозой яда. Сначала наступал отёк всех близлежащих тканей и дикая боль. Кисть или предплечье превращалась по величине в бедро, при попадании в верхнюю часть лица - глаз заплывал, а если укус приходился в район переносицы или лба - то оба. И через несколько дней - страшный зуд.
Особенно ярко это проявилось в заливе Наталии на отрове Уруп. Клочок каменистой суши приличный по размерам, прогуляться есть где, поснимать тоже - «ешь - не хочу, спасибо, уже открыл рот и позавтракал» Обычно, когда читаю рассказы путешественников по Дальнему Востоку и особенно Колыме и Камчатке, таких деталей очень много. Типа, вылез утром свежим воздухом подышать, рот открыл, заодно и перекусил манёха… Вот там мы и хлебанули «удовольствия» под названием «белоножка» по полной программе. Для жены на все сто-пиисят процентов «з гаком».
Как обычно строится дневная программа рабочей или любой другой экспедиции? Да всё очень просто – подъём, завтрак и пАхота, как в армии рыть траншею под командованием не опохмелившегося прапорщика – «отсюда и до обеда». Обед и снова «за старое» - до ужина.
Но это в обычных условиях. На Курилах такие номера «не совсем в масть». Там многое зависит ещё и от погоды и тысячи других факторов. А тем более, если экспедиция съёмочная "свободная". Которой не просто нужно снять «смотрибельные красивости». А нечто такое, что бы сразу «бац - и в дамках» или «хрясь - и такого вы больше никогда и нигде не увидите»
А на Курилах это всё «хрясь» на каждом шагу, прямо под ногами или под водой, или за ближайшим уступом, мысом, протокой, камнем-останцем причудливой формы. Как скала «Пивная кружка» или «Чёртов палец». Как дикие песцы на острове Янкича, запросто прокусывающие сапоги путешественникам. Или чайки, хватающие хлеб прямо с руки.
Но это если нет тумана или дождя, не штормует море, плавсредства (резиновая моторка или шлюпка) готовы, преодолевая волны, принять вас с палубы или кормы. И отвезти до очередного клочка суши. Каждый раз уникального и неповторимого.
Как бывшему фоторепортёру, мне довелось сопровождать коллегу-француженку (до подводных рекомендаций было ещё очень далеко). Иногда помогать выбирать точку съёмки или забираться на что-то мало-приступное или трудно-преодолимое. Языковой барьер не смущал, хотя все попытки вспомнить без бумажного немецкого словаря, как правильно назвать очень опасное кровососущее насекомое, ни к чему хорошему не приводили. Не помог и язык жестов.
От «ума нет иди в пед…_овских» переводчиков француженка наотрез отказалась. Она вообще предпочитала работать в одиночку, как волк. Тогда можно было сосредоточиться на главном и… не отвлекаться на мелочи. В принципе, и я тоже придерживался такой тактики на серьёзных съёмках.
За очередным выступом скалы оказалась красивая конусная прогалина, метров двадцать в диаметре, со спасительной ямой, аккурат прямо в центре. Через неё проходил путь дальше, в глубину острова. Нас, как наиболее мобильных и быстро собирающихся, высадили первыми. И утлая лодочка пошла за киносъёмочной группой на судно.
Поляна была закрытой с трёх сторон от океанского ветра, с густым ароматом диких цветов. И буквально через пару-тройку шагов мы лбом уткнулись в живую стену.
Белоножки.
Той самой, которую и за муху считать не принято.
Это фантастическое зрелище было похоже на огромный пчелиный рой. Величиной с цистерну молоковоза, поставленной «на попа». Плотно сжавшийся в пружину и готовый в любую минуту наброситься на всё живое. И по кусочку отгрызая живую плоть, оставить от любого организма только «рожки да ножки»
-Ложись, мессершмиты, - только и успел я крикнуть спутнице, судорожно натягивая капюшон «аж до груди» и заваливаясь в спасительную яму. Почему-то другого слова в ту секунду не нашлось.
Реакция профессионалки была молниеносной, но немножко запоздалой. Всё же, три крошечные твари успели её укусить за руку, когда она натягивала капюшон и летела ко мне в яму. Укусили за правую, рабочую. Что может быть печальнее для настоящего профи, чем видеть кадр и пытаться снять его… всем чем угодно, но только не указательным пальцем.
Выбирались мы по-пластунски, как на поле боя, под кинжальным перекрёстным огнём пулемётчиков, почти до уровня береговой линии, где был обрыв и был ветер. Потом я долго пытался найти аналог слова, для боевого немецкого истребителя. Наверное, я очень старался, моя визави долго и заливисто смеялась.
Но уже сквозь слёзы. Боль наростала, рука отекала прямо на глазах. С моей худосочной плоти белоножки-мессершмиты много раз отгрызали свой законный кусок. И на мысах Елизаветы и Марии, на севере Сахалина и на Курилах, в предыдущих походах.
Было больно, но не так печально.
Август 1994, борт теплохода "Игорь Максимов", за кормой Сахалин
Белые скалы на Итурупе август-1983
|