[Carabus]

Короткий рассказ Гавриила Бирюлина "Море не шутит" посвящен реальным трагическим событиям, произошедшим на сахалинском западном побережье в районе так называемых Гагарьих утесов между Агнево и рудником Октябрьским. Сейчас этих поселков уже нет. Места эти отличаются не только постоянной зыбью, но и большими приливами (до двух метров). Приливы эти бывают в полнолуние и новолуние. Единственный художественный вымысел - стометровый водопад на месте водопада Ревун, т.е. автор как бы перенес 65-метровый водопад с мыса Спасенный на его место.
Я дважды по этим местам ходил, второй раз с маленьким сыном, держа две трети пути его за руку. Гагарьи мысы мы прошли нормально, а вот крошечный непропуск перед ними заставил нас полдня просидеть в палатке.
Первоночально склонялся к тому, что события по такому сценарию (пройти, упереться в непропуск и не суметь вернуться обратно) развиваться не могут, но после второго прохождения понял, что очень даже могут.
Автор рассказа - океанолог и капитан дальнего плавания.
Обратите внимание, что тело утопленника море раздело полностью.
Рассказ правдивый, описывает реальные события, которые в тех местах бывали не раз, и я считаю, полезен всем, кто путешествует по Сахалину...


(Бирюлин Г. М. Море не шутит // Жизнь среди волн. Владивосток: Дальневосточное книжное издание. 1975. С. 49-55.)
Эта короткая и трагическая история — воспоминание, о том, что я видел и испытал более тридцати лет назад.
Покончив со всеми таежными делами, простившись с друзьями лесорубами, я отправился в город Александровск-Сахалинский. Мне надоело рубить лес и промывать золото, которого почти не было. Я хотел увидеть весь мир и потому решил стать моряком. Правда, в море я был один раз два года назад, перебираясь из Владивостока на Сахалин, но что за беда. Для двадцатилетнего энергичного парня преград вообще нет.
Спустившись вдоль скалистых берегов горной речушки Агневки, к полудню я достиг ее устья — большой заводи среди скал — и бурного потока, прорывавшегося из заводи сквозь пески к морю.
На длинной песчаной косе раскинулся поселок гиляков. Маленькие домишки — полуземлянки, длинные вешала из потемневших от времени шестов — вот и весь поселок.
«Вот он, Татарский пролив», — подумал я, глядя на свинцово-серое море и слушая однообразный шум прибоя. Над морем, мне навстречу, неслись темные дымчатые облака. Изредка открывалось небо, и тогда яркая зеленая полоса появлялась на водных просторах, но она только подчеркивала суровость осеннего пейзажа.
Справа и слева от устья громоздились высокие сопки, покрытые темным еловым лесом. Они обрывались к морю неприступными стенами двухсотметровой высоты. У подножия великанов тянулся, то сужаясь, то расширяясь, галечный пляж. Чтобы попасть в Александровск, нужно было пройти по береговой полосе километров восемнадцать и потом по горам еще километров десять. В те времена такие расстояния меня не пугали, тем более что шел я налегке. Хотя природа явно грустила и было холодно — так холодно, что иногда в воздухе появлялись белые снежинки, — у меня на душе пели птицы: кончились два долгих года моей работы по договору в тайге, и теперь передо мной лежала новая, неизвестная жизнь. Воображение уже рисовало и синие теплые моря, и пальмы, и невиданных ярких людей в неведомых странах. Словом — вперед!
Я принялся разыскивать, как бы и где бы перебраться через протоку. Это оказалось не так-то просто;' даже на баре речка имела глубину метра полтора.
И вдруг с моря, через бар, проскочила оморочка — гиляцкая лодка. Я прямо подпрыгнул от радости. Оморочка пристала к берегу. Когда я подошел, древний старик и двое мальчишек вытаскивали из оморочки двух нерп—обычную добычу гиляков. Я помог им, и старик перебросил меня на другой берег протоки.
Я уже вышел из лодки, когда старик спросил:
- Твоя куда идет?
- В Алексапдровск.
- Сегодня два дурак уже пошел, ты третий.
- Чего это ты ругаешься? — удивился я, повернулся и пошел. Отойдя шагов десять, я услышал дребезжащий старческий голос:
- Эй, паря, эй, паря, ходи сюда!
Старик уже вылез на берег. Я подошел к нему.
- Твоя, однако, ночуй здесь, а завтра утром иди. Сейчас иди берегом худо, вода большой, луна больно круглый.
Это меня смутило, но только на минуту. Я вспомнил, что летом к нам пришли в тайгу люди, и шли они как раз этими местами в это же время. Так в чем же дело?
- Брось пугать, — сказал я, — в случае чего — иа любую сопку залезу.
- Однако твоя ходи берегом только водопада. Дойдешь — лезай наверх, там тропинка есть, тропинка пять верст ходи, потом берег моря.
- Ладно, — сказал я, — давай покурим, — и угостил старика сигаретой.
- За водопад ходи не надо! — еще раз сказал гиляк на прощание.
Я ходко шел навстречу своему будущему. Путь был довольно однообразный: справа отвесные берега, слева — бушующее осеннее море. Каменистый пляж постепенно расширялся, и это меня успокаивало. Ведь ходили же до меня многие этой дорогой, и никто не лазил на сопки ближе рудника Октябрьского. Скоро я заметил, что, хотя накат воды на берег и усилился, линия прибоя все отступала от берегов. Это было видно по свежевыброшенным водорослям, до которых теперь не доставали волны. По пути попадались острые каменистые мысы, огибать их было легко, так как они на много метров отстояли от воды. Часа через два я заметил впереди двух человек. Совсем крошечные фигурки то исчезали, то появлялись вновь. Я прибавил шагу— все-таки идти втроем веселей. Через час я нагнал их.
Когда они обернулись на шум моих шагов, я сразу узнал их — это были лесорубы, приехавшие вместе со мной на Сахалин, Иван и Николай, оба уже пожилые люди. Оставив семьи в далекой Пензенской области, они приехали подзаработать деньжонок. Потомственные лесорубы, Иван и Николай работали виртуозно, выполняли по две-три нормы. Теперь, проработав два года, возвращались домой. Они были в брезентовых плащах и добротных ичигах, за плечами на лямках громадные мешки, в руках по чемодану - груз изрядный.
- Ага, — сказал Николай,— ты тоже на материк. А почему вещей нет?
- А зачем мне они? Я плавать буду.
- Тьфу. — плюнул Иван,— чего хорошего в море, ехал бы ты к нам, нашли бы тебе невесту.
- Ну, всякому свое.
- Чего свое? Лучше наших лесов ничего нет: сосна, дуб, ягода всякая. А что море? Горькая вода, и только.
Мы покурили, сидя на камнях, и сговорились вместе идти в Александровск. Теперь я пошел медленнее — уж очень большой груз был у попутчиков.
К вечеру облачность уменьшилась, море стало зеленоватым, но ветер усиливался и все сильнее шумел прибой. Теперь уже водоросли не оставались на берегу. Наступая, волны все захватывали с собой. Чем дальше мы шли, тем уже становилась сухая полоса берега. Обходя мысы, мы уже видели прибой в пяти - десяти метрах от нас. «Это прилив, — подумал я. — Как бы он не прижал нас где-нибудь к скалам». Я сказал об этом попутчикам.
- Ерунда,— отмахнулись они. — До нас тут ходили, и мы пройдем.
- Так ведь прилив начался.
- А раньше разве он не начинался? Всегда был прилив и всегда ходили...
Берег становился круче. Солнце все ниже спускалось к горизонту, западная сторона неба окрасилась в неяркие красноватые топа. Начало темнеть. Мои спутники, несмотря на привычку к тяжелому физическому труду и длинным переходам, стали уставать и пошли медленнее; мы уже отмахали километров пятнадцать. В одном месте неприступная стена берега расступалась. Вверх вела довольно пологая дорожка, заросшая высокой травой.
- Вот что, — сказал я, — давайте поднимемся в сопки, разведем костер, заночуем и утром пойдем дальше.
- Э, нет, — сказал Николай, — через два дня пароход отходит, надо торопиться. Скоро луна взойдет, ночью тоже можно идти.
И оба решительно зашагал вперед. Мне не хотелось оставаться одному, и я пошел за ними. Вскоре мы обошли еще один мыс. Ветер уже доносил до наших лиц соленые брызги прибоя. Неожиданно к шуму волн примешался какой-то новый мощный звук. Впереди я увидел водопад — маленькая речка низвергалась с высоты метров двухсот. Правей водопада сопка до половины была покатой, но очень крутой, а дальше поднималась стеной. Там висела лестница, с берега она казалась сделанной из спичек. За водопадом виднелся следующий мыс. Было видно, что прибой докатывался почти до его подножия. Все яснее понимал я, что дальше идти нельзя. Я оглянулся и увидел, что мыс, который мы прошли, был уже в воде. Значит, старик гиляк сказал правду.
Мы дошли до потока, уносящего воду водопада в море, и мои спутники начали разуваться, чтобы перейти его вброд. Я сказал им:
— Видите мыс сзади нас? Мы только его обогнули, а теперь уже там не пройдешь: идет прилив. Впереди такие же мысы. Идти дальше нельзя, айда на сопку, пойдем верхом, там есть тропа.
Оба посмотрели вверх, и Николай сказал:
- Если туда полезть, очень просто шею сломаешь, тут уж верная смерть. А вперед идти можно, только у мысов стало плохо, потом будет лучше.
- Это тебя гиляк напугал, — засмеялся Иван. — Все ходят, и мы пройдем. Скажи на милость, какой ученый выискался: «Луна круглый, ходи нельзя», — передразнил он старика.
- А как, интересно, ты наши мешки затянешь наверх?— поинтересовался Николай. — На крыльях? Шутка ли сказать, мы ведь за все это, — он похлопал по мешку и чемодану, — два года работали.
- Ну, тогда положите их на склоне до утра, а утром спустимся сверху и пойдем по берегу, — предложил я.
- Некогда, пароход уйдет. А пройти мы всегда пройдем! Через такие речки перебирались, что только держись, а тут что — под ногами всюду твердая земля, только мимо мысов проскочить.
Мои уговоры на них не подействовали. Они таки перешли поток, снова обулись и, взвалив на себя мешки, пошли к мысу. А я в одиночестве остался на берегу ручья, надеясь, что они вернутся. Вот они подошли к мысу, остановились и долго стояли. Я уже думал, что они вот-вот повернут назад, но в какой-то момент — видимо, когда очередной вал далеко откатился в море — лесорубы бросились вперед и исчезли за мысом.